СВЕТЛАНА ВАСИЛЕНКО. «КАПУСТИН ЯР».─  МОСКВА, СОЮЗ РОССИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ, 2020. – 320 СТР.

 

КНИГА ВЕКА, ИЛИ ЭХО ЭПОХИ АДА: МОЛЧАНИЕ СО ЗНАКОМ «!»      

                                                               

      Открываешь увесистый том модного автора, словно не картонную обложку переворачиваешь, а крышку выварки белой от времени и от былых стирок. Клубится, поднимается под крышкой пар, вот-вот поднимется наружу. Надо бы отпрянуть, а то обожжёт, но странное ощущение на миг останавливает в нерешительности. Пар не горячий, а холодный. И не жаром дышит выварка, а холодом. Словно жидкий азот клубится в её глубине. А глубина где-то за километры. Глянешь, и не то что, дух захватит – застит сознание: не удержишься, свалишься и очнёшься по ту сторону планеты,  заледеневая и в пар обращаясь.

      Горючее в ракетах сверхдальних сжиженным охлаждённым газом готовится запылать и вырваться направленным взрывом полёта. До сознания ли разуму человеческому в мгновенья творенья полётов всеобщего разрушенья? Но таков разум человеческий, что дано ему воображенье. Спасительная сила воображенья сильнее и сверхмощных двигателей, и ядерных мегатонн того груза, что способны выводить в запредельные пространства сверхмощные двигатели. Над траекториями таких ракет и проходят орбиты прекрасного и возвышенного в современном искусстве.

     Книга модной писательницы  и рассказывает нам про мирок городка из президентского ядерного чемоданчика эпохи ада холодных войн именно с горних высот орбит красоты как нравственного идеала. Эту красоту идеала надо читателю самостоятельно восполнить в сотворчестве с автором, читая порой незатейливые, а порой и откровенно сюрреалистические истории писательницы про городок из сказок мальчиков для битья и девочек для головомойки. Явь и вымысел по законам художественной грамматики встречаются здесь на балу, который бывает лишь однажды. Его можно сравнить с давним выпускным балом 1941-го. Впрочем, кульминационное событие книги ─ 28 октября 1968-го. 28.10.1968 ─ дата одной из термоядерных тревог так называемого Карибского кризиса.  Тесен мир, а мирок не так уж и мал. И реальным живым пространством книги Светланы Василенко становится вся Россия, а с ней и вся наша планета. К счастью, не только становится, но и остаётся до наших дней. Тревоги кнопки из ядерного чемоданчика остаются тревогами войны,  которая могла быть. До нас доносится всего лишь молчаливое эхо воспоминаний талантливой писательницы, обычной россиянки, но наделённой недюжинным литературным даром. Нет, в русских селеньях таких женщин днём с огнём не найти. Теперь селенья с такими женщинами города за колючей проволокой. А вольготно ли живётся выходцам из них, этих городов за колючей проволокой, весело ли? Если Вы действительно заинтересовались, загляните под обложку «Капустина Яра». Мы заглянули!.. Наш восторг от прочитанной книги может выразить восклицательным знаком после многоточия тишины и молчания. Этим знаком и завершаем вводную часть  своего отклика.  … !

 

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВКУСЫ И ВЗГЛЯДЫ: К СТРАНИЦАМ КЛАССИКИ

 

            Закрывая обложку новой книги Светланы Василенко «Капустин Яр», написанной в смешанном жанре романа-апокалипсиса, психиатрического триллера и литературно-биографических заметок, представляешь себе неизбежную череду читательских конференций и премиальных презентаций, круглых столов и пресс-конференций – всё то, что сопутствует творческому пути автора всемирного литературного мейстрима, признанному лидеру и баловню славы настоящего успеха. 

            Что же есть настоящий успех и настоящее признание для современного российского писателя? Вопросом этим  задаешься при взгляде на запечатлённую обложкой счастливую улыбку писательницы, кинематографиста, гуру современной  прозы.  Наверное, это встать своей книгой в один ряд с  предшественниками. И при этой мысли счастливо прочитанная этой крымской весной книга уводит тропинкой литературных воспоминаний и ассоциаций к севастопольским очеркам Льва Толстого.

«Севастополь в мае», этот очерк Лев Николаевич завершил 26 июня 1855 года. Прошли десятилетия. Фамилии персонажей классика перекочевали в современные хроники. Чего стоит один Калугин, в недавнем прошлом популярный американский гид, а до этого советский генерал… Да уж, далеко заводит «тщеславие, двигатель всех поступков». Так скажем мы словами гениального литературного гуру прошедших веков, но вспомним не путь тщеславия, а торную тропинку литературной правды, которую себе избрала Светлана Василенко. И к тропинке этой поведёт нас простенький венок из полевых цветов на фото с обложки. А приведёт к десятилетнему севастопольскому  мальчишке, который собирал полевые цветы в долине, усыпанной трупами, набрал большой букет и возвращается домой. Для Льва Толстого, ещё и не помышляющего о таких всемирно значимых романах, как «Война и мир»,  «Анна Каренина», этот мальчишка «в башмаках на босу ногу и нанковых штанишках» ─ символ всепобеждающей правды жизни.  Думается, с перемирий между севастопольскими артиллерийскими дуэлями и зачиналась эстетика современной  российской прозы, искусство быть над траекториями смерти и разрушения, оставаться на горних высотах нравственно-эстетических идеалов вопреки всем ужасам и мерзостям грязной реальности. Современное искусство – это искусство «над» («сюр»), подлинно современное искусство сюрреально.

Героиня известной и модной писательницы – юродивая, дурочка, человек шизофренически расщеплённого и параноидально затемнённого сознания, а живёт она в посёлке ракетчиков-ядерщиков, городке апокалипсиса из атомного чемоданчика президента. У людей, их родных и близких из шахт с этими ракетами со времён карибских кризисов возможное и действительное сопряжено отнюдь не по законам фонвизиновой придворной грамматики былых времён. «Дурачки», не выдерживающие напряжения термоядерно-ракетных  грамматик, там не редкость. Но жизнь остаётся жизнью. Любовь и дружба, мир всегда побеждают в человеческом обществе войну. Севастопольского мальчика из очерков Толстого напомнит фотография модного автора с обложки книги. И порадуемся успеху, ждущему книгу, тому, что новейшие книги заставляют нас снять с полки и перечесть томики классики.           

             

ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ПОИСКИ СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЫ: ОБНОВЛЯЯ ТРАДИЦИЮ

​

Магистрали и первопутки современной прозы начинаются за пограничными столбами, оставленными нам Достоевским и Толстым. Не сверяя своих маршрутов с литературными картами классики не проторить новых путей и не сделать значимых открытий. И ни один литературный авторитет не способен увести подлинно даровитый  литературный талант в бесплодные пространства пустоты и безысходности, сколь бы громким его имя ни было, сколь бы заманчивые ценности ни были означены на его штандартах. Достоевский и Толстой – две вершины прозы, ориентируясь по которым сверяет свой путь каждый современный писатель. Об этом задумываешься, читая новую книгу Светланы Василенко и оглядываясь на пути, пройденные русской прозой.

Все духовные силы народа соединились в творческих открытиях Льва Толстого. Иных жизненных, органических, естественных для самой исконной природы российского человеческого существа сил нет – все они в творчестве Льва Николаевича Толстого. Самые же гибельные и бездонные пропасти указал Фёдор Михайлович Достоевский. Он также вошёл в  саму социологию российской художественной словесности; так Лев Толстой стал самой биологией нравственного здоровья. Патологоанатом души – один. Показатель здоровья – другой. И без  одного, и без другого нет своего оригинального пути в литературе. И когда Светлана Василенко открывает нам на литературной карте современной души свою заповедную речку Ахтубу, мы вычитываем в самой длящейся до наших дней легенде об имени этого «рукава полноводной и величественной царицы русских рек Волги» толстовскую формулу диалектики души о людях как реках. Формула эта  подкреплена  всем творчеством и Пушкина, и Лермонтова, да и Серафимовича – всех диалектиков российского человеческого духа. И когда у Светланы Василенко в одной из сцен финального эпизода мы глазами мальчика, не выдерживающего стресс от угрозы термоядерного  удара в дни так называемого Карибского кризиса, смотрим на мир, то понимаем вслед за Достоевским, что мир этот не стоит и слезы, пролитой ребёнком. Но  в душе каждый человек на всю свою жизнь человеческую остаётся ребёнком, ─ думаем мы вслед за классиком над страницами новой книги писательницы.

 «Я долго катался по степи, а Тракторина Петровна стояла надо мной:

- Ты чего испугался? Меня? …

Она говорила со мной, но лица её не было видно. Будто Тьма говорила со мной!» (Светлана Василенко. Капустин Яр. Москва. СРП, 2020. ─  Стр. 316)

И не важно, что за мальчик бьётся в истерике. Отступают во тьму ночей нашей не худшей из эпох все «тракторины», которых без особого труда мы сможем различить в каждой педагогической машине под косметическим макияжем современных «училок». Сколь ль бы изысканным и дорогим ни был сей педагогический макияж, за ним тьма кромешная, в которой человека не различить.

Души как реки, но любая река останавливается у каменистого порога, за которым слеза ребёнка, одна единственная слеза способна превратить эту реку в Ниагару. У этого порога заканчивается и душа, и собственно литература, дальше пути нет.

Проза Светланы Василенко напоминает нам о вечных ценностях в литературе и жизни. И какими бы тракторами не было перепахана первозданная степь человеческих душ, есть в ней и тропы, ведущие к небесному храму, а сами живительные природные травы – источник будущего, хранимый самой почвой.

Литературные техники и технологии современной прозы становятся всё менее доступными для непосвящённых.  Само искусство письма хранится уже не отрядом чиновников в гимназических мундирах и кастой жрецов в храмовых мантиях, но сокрыто самими лабиринтами жизни в глубине пирамид современного общества. Густая, непроходимая стена терминологических словарей хранит сами названия вещей, подчас простых в своей безыскусности. Сейчас мастерство ценится в литературе как никогда. И как никогда, мастерство в литературе, не смотря на свою цену, остаётся недоступно.

     Светлана Василенко  к литературному мастерству шла скалистой высокогорной тропой скромной почтовой служащей, абитуриентки психологического факультета МГУ, студентки университетского филологического факультета и литературного института, слушательницы специальных кинематографических курсов, практика кинематорафии и телевидения, наконец, секретаря профессионального союза писателей. Сам по себе этот путь уникален. Тем ценнее этот путь литературного мастерства драгоценным собственным биографическим прошлым писателя. Собственный биографический опыт, который  невозможно растерять  на самых крутых высокогорных тропах, которое есть у каждого берущегося за перо профессионала. Но даже и  сохранённое сокровище своего исторического «Я», даже и нерастраченным на крутых поворотах истории сделать общим достоянием дано не каждому, потому что дано историей, сообществом рыцарей пера, да и просто литературной Фортуной.

Не будем превращать литературный успех не только известного, но и входящего в моду профессионала в краткий справочник истории взятых карьерных препятствий, барьеров большого бега. Главное, серьёзный спортивный старт рождения от поэтического дебюта под рубрикой  «Алого Паруса» в «Комсомольской Правде» до собственноручно составляемых и редактируемых альманахов «Паровозъ» и    «Лёд и Пламень» взят решительно и с убедительным групповым лидерством. Очередной круг литературного марафона, уверенно начинает вбирающей весь приготовительный опыт новой книгой отнюдь не спринтер, но мастер бега на дальние дистанции – стайер. В этот опыт входит и школа феминизма, которую Светлана Василенко проходит не рядовой ученицей, а в качестве одного из лидеров, самостоятельной путеводной фигуры современного литературного процесса, новой амазонки, отнюдь не играющей в дочки-матери. Солидная и очень основательная по самому своему существу книга «Капустин Яр». Пусть не смущают читателя своей «легковесностью»  легкоатлетические  метафоры, избираемые рецензентом для разговора о  книге, смело объединяющей  роман-житие и наряду с  прозой суперсовременной стилистики монтажа,  ракурса и диалога классические монологические рассказы.

Казалось бы, закачались на ниточках-нервах глаза сорок первого у Бориса Лавренёва, выбитые снайперским выстрелом возлюбленной, и всё нет и не может быть других, взглядов, монтажей и ракурсов у литературы, само право на существование которой ставится под вопрос этим выстрелом. В дым над трубами уходящих срочным фрахтом от российских берегов этих прекрасных белых литературно-философских пароходов испарилась и вышла, смешалась со мраком грозовых туч литература… Но вот Светлана Василенко рассыпает по степи детские тела, ищущие убежища в тревоге и страхе от возможного термоядерного удара, вылезает из своей норки перед самым лицом мальчика несчастный ничего не ведающий суслик за шоколадной конфетой «Озеро Рица», оставленной наивной девочкой не для кого-нибудь, а именно для этого суслика перед норкой, и понимаешь, что много оттенков у неба, а не только тот, что увидел раненный князь Андрей на поле Аустерлица. И вся новейшая живопись современной художественной словесности продолжается. Возможны и новые взгляды с их ракурсами и неожиданными монтажами литературных аттракционов. И всегда есть возможность для «сюра», возможность подняться над сором реальности в сюрреальность, преодолеть кьеркегоровский страх и трепет, сартрову экзистенциальную тошноту и гоголевский ужас быть погребёнными заживо норными руками привычно бестрепетного некрофила среди умертвляемых и уже мёртвых душ. Для поднимающихся в горние выси «сюра», «над»  вечные структуры бытия в незыблемости своей извечной антропологии – самая надёжная опора. Сюрреализм, искусство подняться над реальностью ─ вот опора  для крыльев, ищущих горнего полёта.

Книга «Капустин Яр» ─ делает новый виток восходящего творческого пути писательницы. Биографические эпизоды, словно на раскрытой детской ладошке, доверчиво протянуты читателю через туман геополитической и социальной мифологии наших времён. И пусть из высот неба, весеннего ли в своём ожидании летних радостей, осеннего ли своей в готовности встретить неизбежно приближающиеся зимние холода подробности детских судеб, да и сами дети вместе со взрослыми людьми так малы, что почти сливаются в едва различимом движении-копошении с почвой, с самой поверхностью Земли, теряющейся среди звёздных миров на своей солнечной орбите. Это наша российская литература, уверенно входящая в новый для неё двадцать первый век, новейший интеллектуальный и артистический век нашей новейшей словесности.  

       

НА  ОРБИТАХ ЭСТЕТИКИ, ИЛИ НАД ТРАЕКТОРИЕЙ БАЛЛИСТИКИ

 

Астральная дата 1961 перевернула, завертела в бесконечном круговороте своей симметрии мирную жизнь. Человечество Юрия Гагарина смело шагнуло в Космос, из которого наша планета вблизи, с околоземных орбит, так похожа на аквариум для рыбок. А звёзды звали выше. Звёздная сила прибывала и становилась всеобщим достоянием. Человечество на мгновенье застыло в неподвижности противостояния Карибского кризиса новых единоборцев войны и мира, застыло  на пороге новых преступлений и наказаний. И в мускульном напряжении так и не осуществлённого обмена термоядерными ударами взрослеющее Человечество не заметило своего преображения. Паровоз 007 Редьярда  Киплинга с Джеймсом Бондом Яна Флеминга и почти игрушечные  кони и танки Николая Тихонова со старой лошадью Зиной Алексея Коркищенко  с из гвоздей выкованными витязями ─ вся милитари-романтика осталась далеко внизу на планете. Планета всё ещё носила архаичное имя «Земля». В покрывающихся пылью времён мифических  далях прошлого герои Троянской войны и Крестовых походов были уже почти неразличимы с витязями милитари-романтики ХХ века. Сквозь клубящийся пар  сжиженных газов ракетного топлива явственно ступала эпоха «Звёздных войн» с её теплом новых энергий. Диагноз-Провидение Николая Бердяева о новом средневековье обратился в фантасмагорическое Будущее, которое оказалось очень даже реальным Настоящим. Такова новейшая реальность.  Над этой реальностью не дано  подняться ни одномерному человеку  в его комфортной одномерности, ни человеку плоскому в его упоении командирскими измерениями. Ни в социальном измерении,   ни в национальном, ни в любом ином единственность не порождает жизненного многообразия и развития.  Для орбитальных сил  необходим многомерный «сюр».  Иначе неизбежно скатывание по  траекториям падения в бездны войн и всеобщего разрушения, обрушение к дуэльным барьерам, в норку к несчастному суслику, заливаемому безжалостным в борьбе за урожай отрядом пионеров – единым механизмом шестерёнок и звёздочек несокрушимого трактора педагогики. Только  многомерная эстетика  воспаряющего «сюр», способна поднять человеческое достоинство над одномерной этикой  падения.

Один «сюр» позволяет  в сбиваемом оленёнке и в молящемся суслике, несчастном  поросёнке, в сливающейся с мраком ночи педагогической машине Тракторине и даже в жестяном сундучке и  обёртке шоколадной  конфеты найти и защитить человеческое достоинство.   Не подняться до орбитальных высот, оставляя скатываться с Потёмкинской лестницы коляску где-то там, в траекторном низу, но только в эстетическом усилии воли   сюрреалистической действительности остаться на высоте эстетических орбит. 

Платоновский машинист паровоз может уснуть, даже не замечая того, что он уснул, а видения некрасовского генерала, с комфортом разглагольствующего в поезде способны обратиться  мертвецами Бориса Пильнька, бредущими в лихолетье по стране голода. Из этого сна машинистов недавнего прошлого эпоха звёздных война и звёздного мира рождает фантасмагорию упоения свободой детдомовских мальчика и девочки, облизывающих  муку со своих обнажённых тел у Светланы Василенко. Дети подземелья нового тысячелетия так похожи на мышат из ящика Пандоры новейшей психологии, именующей себя мудрёным словом «бихевиоризм» и предлагающей под видом волшебного ящика обычную мышеловку.

Сколько их, ловушек нашего недавнего прошлого?!  Край света, как уведомил нас ещё краснодарский поэт-сюрреалист Юрий Кузнецов, за ближним углом. За ближним углом и ловушки, заманивающие с орбит мейстрима сюрреальности для низвержения в мальстремы  траекторий.  И орбиты, и траектории эти рядом. И проходят, не побоимся банальности, через наши души.

 

Крым, Джанкой. 19.05.2021.